Если вдруг вы не слышали о немецком драматурге Бертольте Брехте — знайте, что во многом именно его теория «эпического театра» предвосхитила появление театра иммерсивного, в котором актеры ломают «четвертую стену». В «Цветах», поставленных в Fulcro, ее тоже ломают. А еще ломают единство времени, места и действия и уничтожают остатки зрительской веры в собственную неприкосновенность. Да и о какой неприкосновенности может идти речь, когда на протяжении двух часов приходится уворачиваться от актеров/адских невольников/брехтовских героев?

Представьте, что вы нарядились в черное (это на «Цветах» неписаный дресс-код), неторопливо пьете вино под песни Боуи на территории бывшего завода и понятия не имеете, чего ждать от воссозданного немецкого кабаре тридцатых годов. Мгновение — и бочка, недавно служившая барной стойкой, становится кафедрой-исповедальней для вереницы мучеников. И пока детоубийцы, шлюхи и солдаты каются в грехах, вас может толкнуть в плечо сам Бог или отвлечь своим изяществом Дьявол на впечатляющих шпильках. Уследить за всем во время спектакля у вас не получится. Есть акценты на конкретных сценах, есть экраны, на которые транслируется происходящее, но риск упустить спонтанную сцену в другой точке зала очень велик. И нельзя сказать, есть ли вообще предел количества посещений «Цветов», — это настоящее кабаре, и, несмотря на наличие сценария, каждый показ отличается новыми сюрпризами. Мне повезло услышать, как Дьявол, сидя за пианино, с порочной улыбкой угрожал съесть чье-то лицо.

Но роли Дьявола и Бога здесь весьма условны. Это не шаблонное противопоставление добра и зла. Их дуальность очевидна разве что в контрасте нарядов — белой смирительной рубашки и черного элегантного платья, в котором Дьявол производит впечатление инфернальной Мэри Поппинс. Роль у него соответствующая. Едва ли его можно назвать булгаковским князем Тьмы; он ближе к мятущемуся врубелевскому Демону, печальному андрогинному духу, который в собственном аду уже не правит, а выступает конферансье для вереницы окунувшихся в грех человеческих существ. И в какой-то момент исчезает понимание того, мученики перед нами или персонажи немецкого кабаре, перебравшие с вином.

«Цветы», как мне кажется, еще и своего рода дневник для всей команды Fulcro. Помимо цитат самого Бертольта Брехта здесь звучат выдержки из текстов Виктора Пелевина, Лехи Никонова и даже из фильма Кевина Смита. А монолог Бога — по сути откровение актрисы в кругу психологической поддержки, но на глазах у двух с лишним сотен зрителей. И ровно настолько же «Цветы» позволяют актерам примерить образы тех, кто творит зло. Образы настоящих людей — зачастую опасных, трагических и соблазнительных существ.


Все эти качества особенно ярко проявляются в слиянии человеческого и демонического — в танго Роксаны прямиком из Мулен-Руж. В этом перформансе границы стираются окончательно. Денис Прытков, воплощение гнева, еще недавно отгонявший битой вставших на пути зрителей, перерождается в сентиментальное, даже хрупкое создание, поддавшееся прикосновениям Дьявола. И ведущая роль в танго только раскрывает его чувственную сторону.

В девятнадцатом столетии Фридрих Ницше — соотечественник Брехта, кстати, — разделил культуру на аполлоническое и дионисийское начало. Вакханальная драма, происходящая в «Цветах», само собой, относится ко второй категории. И это, пожалуй, единственная граница, существующая между миром адского кабаре и зрителем. Но это ненадолго, потому что властители человеческого мира ведут народ по проклятой дороге. И «Цветы», как и многие постановки Fulcro, именно об этом. О побеге от ужасов, об экстазе и несвободе, спрятанной за ложными убеждениями и обещанными удовольствиями. Сам Дьявол, уставший творец, становится бессилен перед лицом прошедших и грядущих людских катастроф.

А когда среди декларируемых актерами абсурдных новостей ты слышишь те, что читал сегодня утром, — понимаешь, что находишься все же не в Германии тридцать шестого года, а в России настоящего. И брехтовское «ты наш враг, поэтому мы тебя поставим к стенке, но, учитывая твои заслуги и твои достоинства, мы поставим тебя к хорошей стенке и расстреляем тебя из хороших винтовок хорошими пулями» — это про нас, про реальность, в которой ад превратился в кабаре, а муки — в дьявольское попурри повседневности, неподвластное даже высшим силам.