ЧТО ВЕК ГРЯДУЩИЙ НАМ ГОТОВИТ…

«Все понимали, что это большой риск и большая ответственность. Но наше увлечение и вера в то, что это сейчас нужно, стояли во главе всего», – с такими мыслями несколько лет назад начинала работу, по словам режиссера и худрука РАМТа Алексея Владимировича Бородина, команда спектакля «Леопольдштадт». Эта пьеса была прислана ему еще до знаменитой лондонской премьеры: на протяжении долгого времени между автором, английским драматургом Томом Стоппардом, и Молодежным сохраняется крепкая творческая связь и дружба.

На пороге двадцатого века в роскошной квартире в районе Леопольдштадт, известном в народе как «остров мацы», собираются члены большой еврейско-австрийской семьи Мерц. Свобода от национальных и религиозных предрассудков царит в этих стенах: внук Якоб (Максим Бухтояров/Роман Криволапов), переживший крестины и обрезание на одной неделе, по ошибке украшает верхушку рождественской ели звездой Давида. Его детство проходит в историческое время для еврейского народа. «Мы – знаменосцы ассимиляции», – восклицает отец мальчика Герман (Евгений Редько), предвосхищая наступление «новой» эпохи для себя и своих родных в стране. Амбициозный и успешный фабрикант, принявший христианство, он стремится к признанию в буржуазных кругах и интеграции в светское столичное общество, моментами отвергая свое происхождение. Муж его сестры Людвиг (Александр Доронин) отличается меньшим оптимизмом (и бóльшей проницательностью, как показала история) и, напротив, видит усиление антисемитизма. Звучит пророчески молитва-тост главы клана бабушки Эмилии (Лариса Гребенщикова): «Господи, пошли моим внукам пустыню!»

Пролетят года, сменятся политические режимы и правящие партии, а Мерцы и их родственники по-прежнему будут встречаться в своем доме и верить в светлое будущее, до самого конца, пока на пороге не появится гестапо. Том Стоппард, несмотря на автобиографичность сюжета, не делает тяжелую тему пьесы предметом громких стенаний. Он сумел создать произведение, которое запоминается в первую очередь своей интеллектуальной глубиной и аналитическим характером. Собственные философские размышления о науке, политике, истории, культуре и многом другом автор закладывает в размеренные диалоги своих персонажей, изредка прерывающиеся детским озорным смехом и женскими задушевными беседами. Будь В. Белинский нашим современником, наверняка «Леопольдштадт» получил бы почетное звание «энциклопедии жизни» своего времени.

Сценография, созданная по эскизам ушедшего из жизни главного художника театра Станислава Бенедиктова, передает идею круга жизни и стремительного течения времени. Поворотный круг в движении не тормозит действие: здесь каждый артист и каждый предмет являются элементами четко отлаженного механизма, созданного благодаря мастерству режиссера в постановке массовых динамических сцен. Хаотичность перемещений приобретает черты настоящего танца. По центру установлена конструкция, напоминающая лифт: вместо стен – двери; то и дело распахиваясь, они будто символизируют новую надежду.

Граница поворотного круга обозначена разнообразной мебелью эпохи Сецессиона, то есть австрийского модерна, весьма популярного в Вене в начале XX века. Стулья, диваны, канапе из кожи или ткани с изогнутыми ножками и геометрическими вставками, журнальные столики и комоды с гладкими поверхностями, будто сошедшие с каталогов фирмы Михаэля Тонета. В сцене встречи Гретль (Виктория Тиханская) и Фрица (Даниил Шперлинг) в убранстве комнаты офицера угадываются уникальные узоры и орнамент так называемого «Золотого периода» художника Густава Климта, творчество которого лейтмотивом проходит через все повествование. Аристократизм такого декора производит впечатление куда бóльшее, нежели мраморные колонны и карнизы с лепниной. Помимо искусствоведческого ликбеза, повествование наполнено другими интеллектуальными отсылками, заметки о которых делаешь если не в блокноте, то в памяти. В чем состоит гипотеза Римана? Чей же портрет написал Климт? Фрейд, Малер, иудейская традиция афикомана…

Нескончаемый поток культурных кодов и исторических контекстов обволакивает и погружает в состояние «нервического» покоя: где-то в глубине еще в начале спектакля зародилось томительное ожидание неизбежного и с каждым запуском проекции временного счетчика это чувство просыпается от дремоты. Но этот темп сохраняется даже в годы гонений на евреев. Эмоциональная кульминация спектакля происходит уже через много лет после окончания Второй мировой. Вместе с актером Александром Девятьяровым А.В. Бородин создает пронзительный моноспектакль, героем которого становится единственный выживший Мерц из оставшихся на Родине – Натан. В пустой квартире своих предков он стоит в серой полосатой одежде под прицелом то ли лампы в допросной, то ли лагерного фонаря и «дает показания» о своей судьбе. Музыкальное сопровождение также сильно выбивается из остального музыкального материала, написанного специально для постановки. Быть может, сцены из жизни семейства были фантомными вспышками памяти «трех осколков некогда огромного рода» – Лео (Иван Юров), Натана и тети Розы (Мария Рыщенкова), или ожившими фотографиями из семейного альбома, так бережно хранимого бабушкой Эмилией?

1955-ый год спускает зрителя с «интеллектуальных» небес на землю, заставляя заключительную сцену порефлексировать на тему человеческого. Лео в малом возрасте увезли в Англию, где из Леопольда он стал христианским мальчиком Леонардом, разумеется, не по своей воле позабывшем свое австрийское прошлое. Натан, попавший в самый котел Холокоста, нетерпим к своему новоявленному родственнику. Сбалансировать отношения двух кузенов пытается эмигрировавшая в США Роза, психоаналитик по иронии судьбы, но скрывающая за маской жесткой деловой женщины скорбь от потери родных и чувство вины за некоторую пассивность в деле получения виз для родных. Она не поддерживает излишнюю агрессию и обиду Натана, но ставит в упрек Лео его желание перевернуть этот лист и жить исключительно настоящим. Примирившись, герои обращаются к древу семьи, где почти за каждым именем скрывается трагическая смерть. Прошлое и будущее Мерцев на мгновение сплелись воедино, и в этот момент одни цепляются за ушедшее время, годами не позволяя себе излечить сердечную боль, тогда как другие выбирают стабильность душевного состояния и право на жизнь.