Когда любая мысль ранит

Спектакль «Макс Блэк, или 62 способа подпереть голову рукой» Хайнера Геббельса начинается еще до того, как звенит третий звонок. Даже не так — спектакль будто бы и не начинался вовсе, а был все время. Макс Блэк изо дня в день, из часа в час расхаживал из угла в угол по сцене, бормотал только одному ему понятные формулы и пытался подвергнуть эмпирическому анализу этот мир целиком. А зритель просто заглянул даже не к нему в гости, а в голову.

И становится намного понятней, что именно происходит на сцене, весь этот поток обрывочных фраз, переходящих в эксперименты, когда осознаешь, что все повествование — это мысленный процесс. Где-то записанный короткими фразами, где-то сказанный вслух. Весь спектакль — это полет мысли гения, изучающего реальность тем способом, который ему доступен.

Главный герой подвергает анализу каждый сантиметр доступной ему реальности и каждую минуту собственного времени. На сцене горит все, что может гореть и используется не по назначению все, что может так использоваться.

Ему интересно все: три раза поджечь серу, чтобы насладиться коротким моментом ее горения, сыграть настоящий рок смычком на камне или использовать виниловую пластинку как музыкальный инструмент. Для Макса Блэка любое бытовое дело — это исследование себя. И при всем этом он испытывает отвращение к идеи записи результатов экспериментов. Ему важнее процесс, чем фиксация реальности, и поэтому он начинает новое дело, когда старое еще не догорело.

Он, как подобает настоящему исследователю, одновременно и слишком молод, и слишком стар. В нем, как в только начинающем постигать реалность человеке, есть искреннее любопытство, подкидывающее новые идеи для опытов, и в то же время у него есть накопленные с годами знания того, как работает этот мир. Сколько будет гореть то или иное вещество, как сделать так, чтобы коробка чихала дымовыми кольцами, как сделать так, чтобы вода светилась в темноте. И его лучшие идеи приходят к нему между бесконечными чашками кофе, в этакой кофеиновой лихорадке.

Если ощущение от спектакля описать можно, то декорации — нет. Они являются полноправными участниками разворачивающихся событий, и каждая играет отведенную ей роль в назначенный час. Перевернутый и стоящий в углу велосипед, огромная сетка для ловли то ли птиц, то ли мыслей, рояль в кустах (то есть пианино в углу), старый виниловый проигрыватель, так ни разу и не использовавшийся по назначению — все имеет значение и все ждет момента, когда оно станет соучастником эксперимента.

В этом спектакле нет музыки. Точнее нет ее в привычном понимании этого слова. Она извлекается из всего вокруг: камней, велосипеда, шумов, голоса. И она также является объектом исследования Макса Блэка, который, впрочем, отрицает саму музыку как таковую, но продолжает ее создавать.

Но даже здесь, посреди обрывочно звучащих из всех углов мыслей — настолько их много — есть место для рефлексии. Герой будто растрачивает свой гений на такие ничего не значащие, но заполняющее реальность эксперименты для того, чтобы не думать о том, что ничего глобального он так и не создал. Поэтому он превращает всю свою жизнь в бесконечный эксперимент. Красивый, горящий, пахнущий серой и дымом.