Их персонажи серьезно менялись, но в то же время – нет. Рафеева смогла изменить повадки, интонации, речь (кстати, великолепно повторяя польский акцент), но оставить главное. Внутренняя любовь, сила и мудрость Гели оставалась при ней и в юном виде, когда она порхала по сцене в пушистом платочке, и в образе богемной певицы, польской звезды, и даже когда она, уже пожилая, неловко везла маленький чемодан. У Захавы была, видимо, другая задача. Его Виктор взрослеет, и с взросление он будто бы «тяжелеет», теряет легкость молодости, живет не так, как ему бы хотелось, а скорее так, как надо. И доживает до того, что исповедуется о несчастной любви своей же Геле, не узнав ее. В аэропорту Виктор уже ощущается, как и нужно, уставшим стариком, который в жизни лишь однажды испытал сильное чувство, да и то не сохранил его, сославшись на якобы «юношескую» любовь, перед которой встало слишком много непреодолимых, по его мнению, обстоятельств. Было ли так на самом деле? Режиссер Владимир Иванов, как и сам драматург, не отвечает. В отношениях не может быть одной правды, каждый думает по-своему, тем более тогда, когда люди оказываются настолько разными.
Решение соединить «Варшавскую мелодию» и «Перекресток» стало интересной находкой режиссера. Помимо впечатляющих актерских задач, оно меняет представление об уже привычной истории. Вторая часть обрамляет первую, конец истории известен заранее, всю тяжесть и разочарование от этого зритель успевает прожить за два с половиной часа спектакля, и из зала он выходит не грустным и подавленным, а, скорее, наполненным новыми впечатлениями и размышлениями.