Ода несвободе в стране заключенных

Кажется, что, как нарочно, ударяешься все больным местом, а кажется это только потому, что только удары по больному месту заметны.
— Лев Толстой, «Воскресение»

Третье обращение Семёна Серзина к классике на сцене Приюта комедианта стало и третьим за петербургский театральный сезон воззванием к «Воскресению» Льва Толстого (другие постановки романа можно увидеть на сцене Театра им. Ленсовета и в Александринском театре).

В этом году исполняется символические 125 лет с года публикации последнего романа Льва Николаевича, который до сих пор вызывает бурные споры по поводу его художественной и социальной ценности.

Довольно часто «Воскресение» воспринимается как сложное на подъем и чересчур морализаторское произведение. Так как же вобрать все духовные поиски позднего Толстого всего в полтора часа спектакля? Конечно же, это невозможно и, скорее всего, не стоит того. Семён Серзин в своей авторской постановке обнажает роман до одного-единственного высказывания: мы все привыкли жить в тюрьме, и для всех она есть и своя, и общая.

Тусклое пространство сцены освещается глухим серым цветом. Есть стена с колючей проволокой, то надвигающаяся, то отступающая от героев и зрителей. Есть скамья осужденных и кресты, то ли те, что мы носим с собой, то ли дальнее эхо незатронутых религиозных тем Толстого.

И Маслова (в исполнении звезды спектакля «Идиот» Шерешевского Татьяны Ишматовой), и Нехлюдов (актер Невидимого театра Евгений Санников), и собирательные образы сокамерников (в том числе старушка Кораблёва Розы Хайруллиной), — все это всего лишь тени людей, живущие в пределах своих судебных дел. Все страсти, любовные метания, страдания и жизненные перипетии остаются строчками в их безжизненных тирадах. Толстой остался за скобками, на сцене теперь лишь можно петь скорбные песни тюремного народа.

«Воскресение» Серзина как раз-таки не воскрешает, а тянет вниз, оставшись недосказанным и неровным этюдом жизни в несправедливой системе. Больше нет гнева или борьбы, только бессилие над судьбой. Но так ли нужен текст классика для подобного высказывания? Мне думается, что для иллюстрации несправедливости судебной системы можно было рассказать и оригинальную историю. В таком же виде, какой он есть, спектакль ощущается заметками на полях романа, рефлексией прошлого и недосказанностью перед будущим. Эстетически выверенное, но холодное высказывание, оставляющее только эхо тупой боли. Говорят, Бог простил, и мы должны. Так простим же систему и останемся жить в ней, как жили до этого?